Неточные совпадения
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою,
и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях
и давно лезла оттуда подкладка, за что
и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через
Ад и Чистилище провожает автора до
Рая.]
и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла
и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.]
и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
— Жестокие, сатанинские слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары
и мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны
и прочие, вплоть до самого народа нашего,
ад расписали подробнейше
и прегрозно, а —
рай? О
рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну поют.
— Когда изгоняемый из
рая Адам оглянулся на древо познания, он увидал, что бог уже погубил древо: оно засохло. «
И се диавол приступи Адамови
и рече: чадо отринутое, не имаши путя инаго, яко на муку земную.
И повлек Адама во
ад земный
и показа ему вся прелесть
и вся скверну, их же сотвориша семя Адамово». На эту тему мадьяр Имре Мадач весьма значительную вещь написал. Так вот как надо понимать, Лидочка, а вы…
— Народом обо всем подумано, милая Лидия Тимофеевна:
и о
рае неведения
и об
аде познания.
— Знаю, что наступит
рай для меня, тотчас же
и наступит, как объявлю. Четырнадцать лет был во
аде. Пострадать хочу. Приму страдание
и жить начну. Неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься. Теперь не только ближнего моего, но
и детей моих любить не смею. Господи, да ведь поймут же дети, может быть, чего стоило мне страдание мое,
и не осудят меня! Господь не в силе, а в правде.
«Да где же вы все запропали?» —
Вдруг снизу донесся неистовый крик.
Смотритель работ появился.
«Уйдите! — сказал со слезами старик. —
Нарочно я, барыня, скрылся,
Теперь уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые…»
И словно из
рая спустилась я в
ад…
И только…
и только, родные!
По-русски меня офицер обругал
Внизу, ожидавший в тревоге,
А сверху мне муж по-французски сказал:
«Увидимся, Маша, — в остроге...
Адам «начертан» богом пятого марта в шестом часу дня; без души он пролетал тридцать лет, без Евы жил тридцать дней, а в
раю всего был от шестого часу до девятого; сатана зародился на море Тивериадском, в девятом валу, а на небе он был не более получаса; болезни в человеке оттого, что диавол «истыкал тело Адама» в то время, когда господь уходил на небо за душой,
и т. д.,
и т. д.
Он не видел тут никакого противоречия, а напротив, одно подтверждало другое: что милостивые пойдут в
рай, а немилостивые — в
ад, значило то, что всем надо быть милостивыми, а что разбойника Христос простил, значит, что
и Христос был милостив.
— Стало быть, будут
и страшный суд,
и рай,
и ад?
— А вот католики, — продолжает Иудушка, переставая есть, — так те хотя бессмертия души
и не отвергают, но, взамен того, говорят, будто бы душа не прямо в
ад или в
рай попадает, а на некоторое время… в среднее какое-то место поступает.
Что ж! продолжайте.
Вас это к славе поведет…
Теперь меня не бойтесь,
и прощайте…
Но боже сохрани нам встретиться вперед…
Вы взяли у меня всё, всё на свете.
Я стану вас преследовать всегда,
Везде… на улице, в уединеньи, в свете;
И если мы столкнемся… то беда!
Я б вас убил… но смерть была б награда,
Которую сберечь я должен для другой.
Вы видите, я добр… взамен терзаний
ада,
Вам оставляю
рай земной.
— Неблагодарная, змея! — воскликнул Юрий, — говори, разве смертью плотят у вас за жизнь? разве на все мои ласки ты не знала другого ответа, как удар кинжала?.. боже, создатель! такая наружность
и такая душа! о если все твои ангелы похожи на нее, то какая разница между
адом и раем?.. нет! Зара, нет! это не может быть… отвечай смело: я обманулся, это сон! я болен, я безумец… говори: чего ты хочешь?
— Небо или
ад… а может быть
и не они; твердое намерение человека повелевает природе
и случаю; — хотя с тех пор как я сделался нищим, какой-то бешеный демон поселился в меня, но он не имел влияния на поступки мои; он только терзал меня; воскрешая умершие надежды, жажду любви, — он странствовал со мною рядом по берегу мрачной пропасти, показывая мне целый
рай в отдалении; но чтоб достигнуть
рая, надобно было перешагнуть через бездну. Я не решился; кому завещать свое мщение? кому его уступить?
— Она потеряла дорóгой следы страстей человеческих, она смеется над переменами столетий, протекающих над нею безвредно, как женщина над пустыми вздохами глупых любовников; — она не боится ни
ада, ни
рая, вольна жить
и умереть, когда ей угодно; — сделавшись могилой какого-нибудь несчастного сердца, она не теряет своей прелести, живого, беспокойного своего нрава;
и в ее погребальном ропоте больше утешений, нежели жалости.
Или начинает Серафим о Кавказе говорить — представит нам страну мрачную
и прекрасную, место, сказке подобное, где
ад и рай обнялись, помирились
и красуются, братски равные, гордые величием своим.
Без индийской
и персидской поэзии не было бы в человечестве сознания о борении двух начал, добра
и зла, во всем мире; без Гомера не было бы Троянской войны, без Вергилия Эней не странствовал бы в Италию, без Мильтона не было бы «Потерянного
рая», без Данте — живых представлений
ада, чистилища
и рая».
Пускай, пускай они за всё ответят,
Что сделал я; пускай в
аду горят
Они… но что такое
ад и рай,
Когда металл, в земле открытый, может
Спасти от первого, купить другой?
Не для толпы ль доверчивой, слепой,
Сочинена такая сказка? — я уверен,
Что проповедники об
рае и об
адеНе верят ни в награды
рая,
Ни в тяжкие мученья преисподней.
Бывало, только восемь бьет часов,
По мостовой валит народ ученый.
Кто ночь провел с лампадой средь трудов,
Кто в грязной луже, Вакхом упоенный;
Но все равно задумчивы, без слов
Текут… Пришли, шумят… Профессор длинный
Напрасно входит, кланяется чинно, —
Он книгу взял, раскрыл, прочел… шумят;
Уходит, — втрое хуже. Сущий
ад!..
По сердцу Сашке жизнь была такая,
И этот
ад считал он лучше
рая.
Это, говорит, записано в одной древней индейской книге, мой знакомый бурят» — буряты, народ вроде мордвы — «бурят, говорит, книгу эту читал
и тайно мне рассказывал, как было: сошёл Исус во
ад и предлагает: ну,
Адам, выходи отсюда, зря отец мой рассердился на тебя,
и сидишь ты тут неправильно, а настоящее по закону место твое, человек, в
раю.
Страшись упорствовать, глупец!
К чему? уж близок твой конец,
Скорее тайну нам предай.
За гробом есть
и ад и рай,
И вечность в том или в другом!..
Послушай, я забылся сном
Вчера в темнице. Слышу вдруг
Я приближающийся звук,
Знакомый, милый разговор,
И будто вижу ясный взор…
И, пробудясь во тьме, скорей
Ищу тех звуков, тех очей…
Увы! они в груди моей!
Они на сердце, как печать,
Чтоб я не смел их забывать,
И жгут его,
и вновь живят…
Они мой
рай, они мой
ад!
Для вспоминания об них
Жизнь — ничего, а вечность — миг!
Любовь!.. Но знаешь ли, какое
Блаженство на земле второе
Тому, кто всё похоронил,
Чему он верил; что любил!
Блаженство то верней любови,
И только хочет слез да крови.
В нем утешенье для людей,
Когда умрет другое счастье;
В нем преступлений сладострастье,
В нем
ад и рай души моей.
Оно при нас всегда, бессменно;
То мучит, то ласкает нас…
Нет, за единый мщенья час,
Клянусь, я не взял бы вселенной!
Она, несомненно, была не из этих,
и чтобы ее переуверить в том, во что она уверовала, недостаточно было слова обыкновенного человека, а это могло быть по силам разве духу, который счел бы нужным прийти с этою целью из
ада или из
рая.
Наша мысль, хорошая или дурная, отправляет нас в
рай или в
ад не на небе
и не под землей, а в этой жизни.
Делай то, чего хочет от тебя твое тело: добивайся славы, почестей, богатства,
и жизнь твоя будет
адом. Делай то, что хочет от тебя дух, живущий в тебе: добивайся смирения, милосердия, любви,
и тебе не нужно будет никакого
рая.
Рай будет в душе твоей.
Ад скрыт за наслаждениями, а
рай — за трудами
и бедствиями.
Господь Иисус есть Бог, Второе Лицо Пресвятой Троицы, в Нем «обитает вся полнота Божества телесно» [Кол. 2:9.]; как Бог, в абсолютности Своей Он совершенно трансцендентен миру, премирен, но вместе с тем Он есть совершенный Человек, обладающий всей полнотой тварного, мирового бытия, воистину мирочеловек, — само относительное, причем божество
и человечество, таинственным
и для ума непостижимым образом, соединены в Нем нераздельно
и неслиянно [Это
и делает понятной, насколько можно здесь говорить о понятности, всю чудовищную для разума, прямо смеющуюся над рассудочным мышлением парадоксию церковного песнопения: «Во гробе плотски, во
аде же с душею, яко Бог, в
рай же с разбойником
и на престоле сущий со Отцем
и Духом, вся исполняя неописанный» (Пасхальные часы).].
Во Христе человечество принесло покаяние
и жертву, возродилось
и стало соответствовать воле Божией. Оно сделалось иным,
и притом стало выше по существу (хотя
и не по состоянию), чем было в
раю, насколько новый
Адам выше
и больше первого. Потому
и с этой стороны должна быть отвергнута оригеновская идея апокатастасиса, одного лишь восстановления прежнего, без создания нового.
Она остается одной
и той же в основе
и тогда, когда
Адам «давал имена» животным, осуществляя тем самым свою софийную связь с миром,
и тогда, когда падшее человечество, после изгнания из
рая, обречено было в поте лица возделывать проклятую Богом землю.
— Это — божественная прохлада, мой зяблик! — бормотал он, расстегивая своими жирными пальцами жилетку
и сорочку. — Клянусь моей скрипкой. Не находишь ли ты, что мы из
ада попали в
рай?
Это есть также освобождение от кошмарной иллюзии вечных адских мук, держащей человека в рабстве, преодоление ложной объективации
ада, ложного дуализма
ада и рая, который целиком принадлежит времени объективированному.
Поэтому
и идея
рая, как
и идея
ада, должна быть совершенно освобождена от утилитаризма.
Создание вечного
рая и блаженства по соседству с вечным
адом и муками есть одно из самых чудовищных человеческих порождений, злых порождений «добрых».
Воспоминание о
рае и мечта о
рае отравлены страшным предчувствием
ада если не для себя, то для других.
Ада нет, если человек не свободен
и может быть принужден к добру
и к
раю.
Ад не может не быть мучением
рая,
и рая не может быть при существовании
ада.
Ад, как
и рай, есть лишь символы духовного пути.
Дуалистическое решение целиком находится в пределах различения добра
и зла, порожденного грехопадением,
и проецирует его в вечную жизнь, как
ад и рай.
Евангелие не хочет знать, что есть раса добрых, идущих в
рай,
и раса злых, идущих в
ад.
Ад нужен не для того, чтобы восторжествовала справедливость
и злые получили воздаяние, а для того, чтобы человек не был изнасилован добром
и принудительно внедрен в
рай, т. е. в каком-то смысле человек имеет нравственное право на
ад, право свободно предпочесть
ад раю.
Можно даже сказать, что это
рай после
ада, после опыта зла
и свободного отвержения
ада.
Задача в том, чтобы построить этику, знающую
рай и райское добро
и потому ставящую проблему
ада.
Мировой процесс начался с
рая и он идет к
раю, но
и к
аду.
Монистическое решение не хочет увековечивания
ада как царства зла, наряду с
раем как царством добра,
и принципиально зло подчиняется добру то как часть добра, которая по ограниченности сознания представляется злом, то как недостаточная раскрытость добра, то как призрачное, кажущееся.
Рай невозможен для меня, если близкие мои, родные мне или даже просто люди, с которыми мне приходилось быть вместе в жизни, будут в
аду, если в
аду будут Бёме, как «еретик», Ницше, как «антихрист», Гёте, как «язычник»,
и грешный Пушкин.
Мысль об
аде как об окончательном торжестве Божьей правды, Божьей справедливости есть невозможная мысль,
и она не может успокоить находящихся в
раю.
Но как печален для человека возврат к
раю, после того как человечество разделилось
и часть его отпала в
ад.
Выходит, как будто бы все приобретение
и обогащение мирового процесса в том, что к
раю прибавляется
ад.
Человек вспоминает о
рае в прошлом, в генезисе мировой жизни, он мечтает о
рае в будущем, в конце вещей,
и вместе с тем с ужасом предчувствует
ад.